Челябинские большевики против чудотворной иконы: дело священника Петра Исаевича Малахова

6 октября 1920 г. на стол начальника Челябинской горуездной милиции лег рапорт его коллеги из милиции 1-го района. В нем было сказано следующее: «Доношу, что в Миасском уезде, в Травниковской станице около поселка Запивалово якобы явилась какая-то икона, к которой стекается большая масса народу, где поступают большие пожертвования со всех сторон. Можно полагать, что это сделано с целью для [так в документе — М.Б.] организации банд и их материальной поддержки. Обратите внимание»[1].

Несколько дней спустя уполномоченный Челябинского уездкомдеза уже в своем рапорте подтвердит факт сбора пожертвований, хотя и бросит фразу: «…сомневаясь, что эти пожертвования пойдут на работу бандитам, т.е. на нужды контрреволюции, по этому поводу довожу для Вашего сведения»[2]. Случаем этим заинтересовалось Челябинское губЧК, 14 октября 1920 г. открывшее дело по обвинению священника Петра Исаевича Малахова в «афере и распространении ложных действ[ий] чудотв[орной] иконы»[3]. 22 октября священник уже оказался в Челябинской доме лишения свободы.

Началось же все с того, что 14 сентября 1920 г. шестнадцатилетний житель поселка Запивалово Никита Петрович Слепов пошел работать на пашню. За неделю до того Никита перенес очень тяжелое заболевание — сыпной тиф. После него некоторое время у него были проблемы со здоровьем, одна рука почти не гнулась. Заметим, что на работу бедному мальчику все равно пришлось выйти. Во время пашни он обратил внимание на небольшой камень. В своих первых показаниях он скажет: «… и тут же заметил, что на нем изображало какую-то личность человека»[4]. В последующих показаниях Слепов и другие свидетели уже не будут говорить, что изображение человека увидел на камне сам мальчик, отдавая это «право» другим людям. Камень, как это видно из материалов дела, представлял собой небольшой кусок яшмы размером с ладонь[5]. Что не менее важно, мальчик взял камень именно той самой не разгибавшейся ранее рукой, что стало основанием говорить о том, что ему от прикосновения к предмету стало лучше. Подросток решил принести находку домой — хотя бы в качестве игрушки для своих малолетних братьев или же для высекания огня.

Самое интересное началось потом. Уже дома эту находку увидела часто приходившая в гости в дом Слепневых старушка, жившая по соседству, и признала в изображении на камне лик Богородицы. Эта фраза очень быстро соединилась в головах людей с тем фактом, что мальчик смог взять ее в ранее не сгибавшуюся руку, в результате чего был сделан вывод: это чудодейственная нерукотворная икона, способная к исцелению болезней.

Старушка этот свой вывод озвучила сначала отцу местного священника, Исайю Филипповичу Малахову, он передал это попадье, от попадьи эта информация дошла и до самого отца Петра Малахова[6]. Далее в показаниях свидетелей начинается небольшое расхождение. Священник убеждал следователей, что именно мать Слепова убеждала его и в наличии на камне нерукотворного лика Божьей Матери, и в ее исцеляющем воздействии[7], в то время как сама Агафья Филипповна Слепова утверждала: «…я ей (старушке, первой увидевшей в камне нерукотворную икону — М.Б.) говорила, что это просто красивый камень и таких есть много»[8] и затем якобы никоим образом не поддерживала утверждения верующих. На организованной следователями очной ставке, выслушав возражения Петра Малахова, Агафья Слепова лишь ехидно добавила: «…Малахову если б принесла полено и сказала, что это икона, то чтобы он [неразб.] тогда сделал[?]»[9].

В общем, как бы там ни было, камень посмотрел священник и унес в свой дом. Пожелал он побеседовать и с мальчиком, но тот не мог встретиться с ним три дня, так как работал в поле. За это время его рука успела прийти в порядок. Поэтому когда 20 сентября 1920 г. состоялось церковноприходское собрание прихожан Дмитриевской церкви, ему оставалось лишь озвучить историю нахождения камня, показать присутствующим выздоровевшую руку и подтвердить, что в норму она пришла после находки камня. На собрании об этом был составлен соответствующий акт[10].

Далее отец Петр Малахов поехал с известием о своей находке в Челябинск, в епархию, где рассказал о случившемся. Опять же остается неясным, какая на рассказ последовала реакция. Церковный староста Григорий Михайлович Золотухин со слов священника говорил, что епископ «Малахова благословил и велел молиться, весной обещал сам приехать в Запивалово»[11]. Петр Малахов же на допросах рассказывал: «…он (епископ — М.Б.) мне ничего не сказал»[12]. К делу приложено выданное уже 1 ноября 1920 г., после ареста, удостоверение, согласно которому священник Малахов «не в праве [так в документе — М.Б.], по церковным правилам, отказывать в совершении богослужений», так как он «является в данном случае только исполнителем воли православного населения»[13].

Как бы то ни было, камень был помещен в киот и внесен в церковь (следователь из Троицкого политбюро Касьянов едко заметил, что новоявленную икону священник при этом еще и «осыпал цветами»[14]). Впрочем, здесь в показаниях вновь возникают разночтения: по словам священника у новонайденного камня он молитв не проводил, равно как и молебна в честь его обретения, однако тот факт, что камень все время находился в церкви во время исполнения им обрядов, он не отрицал[15].

В церковь потянулись люди. Перед новоявленной иконой установили кружку для сбора пожертвований[16]. Напомнил, что именно это в итоге и привлекло внимание местных властей. За короткое время были собраны довольно внушительные средства: непосредственно деньгами 77 370 руб. 75 коп, 69 аршин полотна, 16 полотенец и 2 фунта ниток[17]. Все это оказалось конфисковано при аресте и попало в распоряжение местного исполкома.

Мы уже говорили о том, что произошло далее: донесение милиции, первичное расследование уездкомдеза, далее дело передали в ведение чекистов, которые арестовали священника и отправили его в Челябинский дом лишения свободы. Стоит отметить, что по тому же делу в качестве обвиняемого прошел и отец священника Исайя Малахов, которого в силу его возраста не стали задерживать и ограничились подпиской. Дело затягивалось.

Прихожане пытались спасти своего священника. 14 ноября 1920 г. церковный приход поселка Запивалово на сходе принял обращение к местным властям с просьбой освободить отца Петра Малахова. Подчеркивалось, что последний за все время своей деятельности никакой антисоветской агитации не вел, а верующие поселка крайне нуждаются в священнике[18]. Обращение, как это можно догадаться, действия не возымело.

Коллегия губЧК рассмотрело дело Малаховых лишь 28 января 1921 г. Исайю Малахова было решено признать невиновным, а все материалы на Петра Малахова передали в особую сессию при губернском народном суде[19].

Судя по рукописному протоколу заседания суда, главный вопрос, который занимал его участников, заключался в определении непосредственной вины самого Петра Малахова и степени его участия в произошедшем[20]. Характерно, что никто уже не ставил, как это было при возбуждении дела, никаких вопросов о том, могут ли собранные пожертвования стать источником снабжения повстанцев. Никто не ставил вопроса и о политических взглядах Петра Малахова, следователи и члены суда не отмечали и, по-видимому, даже не искали следы критических высказываний или проповедей, направленных против советской власти. Недовольство у суда вызвал сам факт религиозной пропаганды и попытка представить случившееся как чудо.

В этих условиях члены суда фактически выясняли лишь степень участия и непосредственной вины подсудимого. Отец Петр Малахов выстраивал защиту, указывая на свою якобы пассивную роль в событиях. Он всячески подчеркивал, что являлся лишь исполнителем воли своих прихожан: именно они признали в камне чудодейственную икону, на общем собрании заслушивали рассказ нашедшего ее мальчика, по их просьбе камень внесли в церковь, молитв и богослужений перед ним якобы не проводилось и даже кружка для сбора пожертвований, уверял он, была установлена там по инициативе церковного старосты. Никаких попыток оправдать свои действия тем, что они не были им направлены против действующих властей, доказать, что происходящее не противоречило закону, Петр Малахов не предпринимал. Тем самым он фактически едва ли не согласился с предъявленными обвинениями.

В приговоре суда можно прочесть следующее: «Гражданин Малахов Петр в бытность свою священнослужителем […] не старался разубедить несознательную одурманенную религиозными чувствами женщину [Агафью Слепову — М.Б.] и темные народные массы, а напротив, сам говорил про чудодейственный камень в церкви при приходском собрании, специально им созванном для этой цели, и тем самым развращал правосознание трудящихся, что усматривается судом как преступление контрреволюционного характера и как агитация против советской власти, но ввиду того, что эти два преступления не носят ярко определенных форм, а проявляются лишь в действиях со стороны Малахова — суд ставит в вину гр[ажданина] Малахова преступление, выразившееся в религиозном шантаже, что и считаем доказанным»[21].

Заметно, что суд здесь столкнулся с тем, что не смог дать какого-то жесткого определения действиям священника («преступления не носят ярко определенных форм») и пустился в поиски вычурных формулировок. Сложно сказать, что именно имелось в виду под «шантажом», вероятно, в восприятии тех, кто формулировал приговор, это слово было синонимом «мошенничества», «аферы», то есть священника главным образом обвинили в попытке обманом собрать деньги с «одурманенных» «темных народных масс».

Отца Петра Малахова приговорили к пяти годам лишения свободы… Но на том же заседании суд решил, «принимая во внимание, что в этом шантаже часть вины падает на высшие духовные власти и что рабоче-крестьянская власть настолько окрепла, что может считать его не опасным для Республики», «руководствуясь революционным правосознанием и социалистической совестью»[22], применить амнистию и сразу же заменить приговор на три года и четыре месяца условно. Вряд ли, конечно, отмеченные мотивы были для суда определяющими. Скорее всего, члены суда действительно не были уверены в том, что деяния Малахова стоит однозначно оценивать в качестве преступных, и попытались таким образом выйти из сложившейся ситуации. Вероятно, принималась судом во внимание и активность самих верующих, проявившаяся в их роли в обнаружении новой для них святыни, и активное (по всей видимости) паломничество к ней вкупе со значительными размерами собранных средств, и обращение с просьбой вернуть им в поселок их священника.

Конфискованную сумму особая сессия Губернского народно суда постановила перечислить в Народный банк РСФСР на государственный счет. Полотно, как выяснилось, уже было роздано местным исполкомом семьям красноармейцев и беднякам, действия эти судом были одобрены постфактум. Наконец, последняя строка приговора гласила: «Камень с рамкой [киотом — М.Б.] передать в местный уголовный музей вместе с копией настоящего приговора и протоколом судебного заседания»[23]. Дальнейшая судьба этого предмета остается неясной.

Кандидат исторических наук, главный археограф ОГАЧО М. А. Базанов

[1] ОГАЧО. Ф. Р-91 «Особая сессия при Челябинском губернском совете народных судей». Оп. 1. Д. 530. Л. 4.

[2] Там же. Л. 7.

[3] Там же. Л. 1.

[4] Там же. Л. 9.

[5] Там же. Л. 76—76об., 79 и др.

[6] Там же. Л. 37—37об.

[7] Там же. Л. 27—27об.

[8] Там же. Л. 52.

[9] Там же. Л. 53об.

[10] Там же. Л. 28—29.

[11] Там же. Л. 12об.

[12] Там же. Л. 27об.

[13] Там же. Л. 9.

[14] Там же. Л. 62об.

[15] Там же. Л. 25—25об., 73

[16] Петр Малахов при этом всячески подчеркивал, что это была не его инициатива, а церковного старосты (см.: Там же. Л. 25об).

[17] Там же. Л. 69.

[18] Там же. Л. 41—43.

[19] Там же. Л. 70.

[20] См.: Там же. Л. 72—76.

[21] Там же. Л. 79.

[22] Там же. Л. 79об.

[23] Там же.